Вінсент Ван Гог
85.864(4НIД)-8
В 17
Винсент Ван Гог [Изоматериал] : Комплект открыток / АВТ.-СОСТ.СМИРНОВ Н. – М. : Изобраз. искусство, 1978.
СОДЕРЖАНИЕ
- Автопортрет. За мольбертом
- Подъемный мост около Арля
- Море в Сен-Мари
- Долина Ле Кро
- Красные виноградники в Арле
- Арльские дамы
- Стул Винсента
- Портрет доктора Рея
- Больничный сад в Арле
- Куст в Сен-Реми
- Жнец
- Дорога в Провансе
- Звездная ночь
- Пейзаж в Овере после дождя
- Церковь в Овере
Художественная деятельность великого голландского живописца Винсента Ван Гога вся укладывается в одно десятилетие. Десять лет каторжного труда, сомнений, поисков, разочарований. "Искусство – это борьба..." Даже нужда дает стимул творчеству: "... в суровых испытаниях нищеты учишься смотреть на вещи совсем иными глазами". Изверившийся в возможности победы, познавший крушение надежд, пораженный несправедливостью судьбы в самое сердце, Ван Гог писал: "Мы, художники современного мира, только разбитые сосуды..." Он был заступником всех обездоленных, человеком, не знающим компромиссов с совестью, раз и навсегда решившим, по какую сторону баррикады должно находиться его искусство. Основой художественного мира Ван Гога, его эстетики и мировоззрения был человек: "Нет ничего более художественного, чем любить людей". В нем это выше родственных чувств и социальных предрассудков. Не колеблясь, он рвет на корпию последнюю рубашку, делит кров и хлеб с детьми проститутки, с зари и до зари в солнце и дождь генет спину над холстом или бумагой, как пахарь над плугом, по каплям отдавая кровь своим картинам и рисункам, никогда ничего не требуя для себя.
Суть художественного видения Ван Гога состоит в синтезировании наблюдений и знаний, в анализе внутренней структуры вещей и явлений, в укрупнении масштаба образа, расширении познавательных границ искусства. Единственная тема его творчества – реальная жизнь. Но любовь к ней никогда не была у него слепой. Для Ван Гога работа с натуры есть "укрощение строптивой". "Извлечение истины" для него немыслимо без творческого преображающего импульса, концентрирующего в этом процессе весь свой разум и чувство. Именно это превратило вангоговских "Едоков картофеля" в свидетельствующих за всех "униженных и оскорбленных", заставило стоптанные рваные башмаки кричать о мученниках нищеты, увидеть в рисунке Доре со сценой из тюремных будней нечто страшнее Дантова ада, уловить в шорохах хлебного поля биение пульса Вселенной.
У Ван Гога – четкое понятие о красоте. Его "прекрасное" пахнет землей, спелым хлебом, потом крестьянина, ветром с простертых полей, "необъятных, как море". Оно светится человеческим теплом и добротой в самых грубых и некрасивых лицах. Эстетическая идея Ван Гога не терпит отвлеченности: "Я хочу, чтобы красота пришла не от материала, а от меня самого". Ван Гога ни с кем никогда не спутаешь. В его живописной манере все равноправно и слито в один неподражаемо яркий ансамбль: ритм, цвет, фактура, линия, форма. Именно их слитность дарит вангоговской живописи удивительную способность одинаково красочно звучать в любой интонации на всем протяжении эмоционального диапазона: от обжигающей боли до нежнейших оттенков радости. Подобно тому как в музыке существует минорный и мажорный строй, так и краски в палитре Ван Гога поделены надвое. В его глазах холодное и теплое, как жизнь и смерть. Во главе противоборствующих лагерей – синее и желтое. Оба цвета – символичны, но у этого "символизма" такая же живая плоть, как и у вангоговского идеала прекрасного. В желтой гамме Ван Гогу виделось некое светлое начало: для него – это цвет солнца, хлеба, сердечного тепла, доброжелательности и любви, иначе говоря – жизни. Синие краски казались ему цветом печали, бесконечности, отчаяния, фатальной неизбежности и в конечном итоге смерти. Поздние картины Ван Гога – арена столкновения именно этих двух красок. Они – как борьба добра и зла, дневного света и ночного сумрака, надежды и отчаяния.
Понятие покоя не известно вангоговскому искусству. Его стихия – движение. Оно – также жизнь, а значит, способность мыслить, чувствовать, сопереживать. В картинах Ван Гога мазки, брошенные на холст стремительной рукой, бегут, несутся, сталкиваются, вновь разбегаются. Похожие на черточки, кляксы, точки и запятые, они – "стенограмма" вангоговского видения, поражающего своей страстностью. Из каскадов этих мазков рождаются упрощенные эмоционально напряженные формы. Они же складываются в линии, образующие рисунок – точный, лаконичный, выразительный. И наконец, их рельеф, то едва намеченный, то громоздящийся массивными сгустками, как перепаханная земля, образует восхитительную по живописности фактуру.
Часто считают, что вангоговская живопись есть некая неуправляемая эмоциональная стихия, подхлестнутая необузданным воображением, натиском минутной вспышки, гениальным озарением. Своеобразие художественной манеры Ван Гога действительно помогает существованию этого заблуждения, сделавшегося также причиной возведения на художника обвинения в формализме – обвинения, столь же нелепого, сколь и поспешного, на которое, как бы предвидя его, ответил сам Ван Гог: "... мне слишком дороги правда и поиски правды. Что ж, я все-таки скорее хочу стать сапожником, чем музыкантом, работающим красками".
Ван Гог был чрезвычайно богат творчески. Его "расточительность" сломала ему личную жизнь, изувечила физически, но не духовно. Он умер в тридцать семь лет не потому, что исчерпался как художник, а потому, что его жгла высокая моральная ответственность за свое творчество, которое он уже не был в состоянии оградить от пожиравшего его разум недуга.
Современники не нашли в Ван Гоге никаких достоинств. И, может быть, это заставило его адресовать свое искусство в будущее: "То, над чем я сейчас работаю, должно найти себе продолжение не сразу и не сейчас. Но ведь найдутся же некоторые, которые также верят во все, что правдиво. А что значат отдельные личности? Я ощущаю это так сильно, что склонен историю человечества отождествлять с историей хлеба: если не посеять в землю, то что же тогда молотить?"
Н. Смирнов
